Была суббота. Деловая часть субботы - это когда вся страна оголтело носится по магазинам, которые, несмотря на все возрастающее возмущение прогрессивной общественности, все равно работают только до обеда. После обеда вся страна так же единодушно вытягивает ноги на веранде и отдыхает.
Мы с Костасиком дружно толкали тележку в супермаркете. Такое важное дело, как покупку продовольственных запасов на неделю, Костасик никогда не доверяет женщине. Впрочем, и самостоятельно заниматься этим он побаивается. Ведь ничто так не подрывает нежные отношения, как неправильно выбранный сорт колбасы или, что еще хуже - забыть колбасу вообще. Поэтому ходим вместе.
На самом деле, обычно Костасик степенно катит тележку, а я ношусь по рядам и складываю в нее принесенное. Идти с ним рядом я долго не могу, потому что начинаю закипать от этого неторопливого ритма:
- Дорогой, мы же еле плетемся! Давай уже крути колесики, а то до вечера отсюда не уйдем!
На его лице замирает фраза <Это не я медлительный, а ты суетливая>, но вслух он ее предусмотрительно не высказывает, а только вздыхает и берет с полки сыр.
- Костасик, ты снова этот сыр взял! Надо брать такой, где между кусочками бумажки вставлены, а то будешь опять всю неделю сыр разлеплять. Тебе нужен каждое утро стресс?
- Дорогая, тебя бесит слепленный сыр? Меня нет. К тому же, тут нет такого сыра.
- Ага, его не бесит сыр! А кто швырнул вчера два последних кусочка, слившихся навечно в едином порыве, в мусорное ведро?
- Мы не взяли тебе сметану! - вспоминает Костасик и идет вдоль полок.
Я продолжаю ворчать:
- Не может быть, чтобы его тут не было! Вы, мужчины, никогда ничего толком найти не можете. В прошлый раз он прямо перед носом был. Сейчас я найду. Все приходится самой делать...
Углубившись в содержимое полки, через пару минут я убеждаюсь, что такого сыра действительно нет. Костасик к этому времени уже вернулся со сметаной и терпеливо стоит рядом. Он понимает, что этот неутешительный, но неумолимый вывод уже пришел ко мне в голову, но терпеливо ждет, делая вид, что внимательно читает этикетку на сардинах.
- Чего мы тут застряли? Поедем дальше, - говорю я небрежно. - У нас хлеб кончился.
- Дорогая, давай вон тех бубликов возьмем, - Костасик страшно доволен этой маленькой, но победой, и покровительственно берет меня за талию.
Я шумно выдыхаю носом, горя жаждой мести:
- Костасик, ты и так толстый:
- Ничего, я похудею, - обещает Костасик, накладывая в тележку чипсы и сухарики и одновременно сжимая мою талию, - и тогда ты выйдешь за меня замуж.
- Зачем мне за тебя замуж, Костасик? У меня ведь уже есть кипрский паспорт! - изумляюсь я, разглядывая куриные ножки. - Возьмем на супчик?
Мое удивление, видимо, настолько искренне, что Костасик чуть не роняет упаковку с яйцами.
- Ну знаешь ли, дорогая, - он нахмуривается и начинает сердито упихивать в тележку длинные упрямые стебли сельдерея. - Всему есть предел. Я тебе что, просто толкальщик тележек и вкручиватель лампочек?
- Костасик, не обижайся, ты хороший... Давай йогурты сверху положим, а то раздавятся.
Костасик не отвечает, вынимает телефон и увлеченно тыкает в кнопочки.
У кассы мы не разговариваем. Молча раскладываем покупки в пакеты, иногда сердито вырывая их друг у друга из рук.
Когда мы садимся в машину, Костасик видимо уже предвкушает приготовленный мною обед и последующее вытягивание ног на веранде, поэтому решает меня простить и заодно похлопать по коленке:
- Ну ладно, ладно, не переживай...
- Костасик, ты правда думаешь, что я прям так страдаю, когда ты на меня сердишься, и жажду прощения?
- А разве нет? - удивление Костасика настолько искренне, что сердиться уже невозможно.
- А ты вина опять забыл взять? - я хватаюсь за последний шанс.
Костасик довольно ухмыляется:
- Твоего любимого взял: две бутылки!
В это время мы тормозим на светофоре, и из багажника раздается тревожное звяканье. И я все-таки оставляю шанс на светлое будущее:
- Ну смотри, дорогой, если они разбились...
И мы едем домой.